Как-то написала для книги несколько историй-зарисовок и сейчас решила выложить, пусть увидят свет, а не лежат впустую в тетрадке. Первую можно прочитать здесь, а вторая история про жабу, которая душила сама себя, ниже. Увлекательного вам чтения.

Жила-была жаба на своем болотце. Болотце было небольшим, но своим и очень родным. Точно посередине располагался взгорочек, куда можно было выбраться и погреться на солнышке, а вокруг него – густая зеленая жижа, в которой было уютно и которую жаба поделила на разные части – была у нее и кухня, где она обычно ровно в полдень кушала пиявок, которых вылавливала из той же жижи (в остальные часы жаба была на строгой диете).

Была у нее спальня, в которой жаба заворачивалась на ночь в кленовый лист и, положив голову на кусочек мха, блаженно засыпала.

Была у нее и гостиная – большой лист от кувшинки, на котором она частенько собиралась с подружками поболтать, да и просто занималась там своими жабьими делами — слушала новости, доносившиеся стрекотанием кузнечиков, лениво ловила языком мошек, плела в свое удовольствие из стеблей корзинки.

В целом, жизнь у жабы была спокойная, размеренная, сытая.

Как-то раз она увидела деловито спешащую жабочку с дальнего болотца, которая несла что-то синее в сделанной ею же корзинке. И это синее неведомым образом напоминало ей пиявок.

— Померещится же такое, — подумала жаба, — пиявки, да еще и синие, — и забыла.

Но уже через несколько минут к ней в гости ввалились подружки и наперебой начали рассказывать ей, что у Кикиморы появились новые синие пиявки. Но главное, что они не только синие, но и ужасно вкусные, уникально полезные, да еще и являются средством от всех болезней.

— Как могут пиявки от всех болезней лечить? – хотела было спросить жаба, но ее тут же перебивали, рассказывая о том, что это не пиявки, а какое-то сплошное удовольствие и прямо таки чудодейственное средство.

— Вот квакалии, тьфу, квакушки – да какая разница, синие они, все равно же пиявки, — задумчиво квакнула жаба.

— Да ты еще их не пробовала, — разочарованно хором потянули подружки и ушли.

— Пиявки как пиявки, — подумала жаба, — подумаешь, синие, так и сама кикимора чай не зеленая уже. Раньше-то была в цвет болота, а потом заявила, что это видите ли не модно, это прошлый век, надо быть современнее и покрасилась в синий. Ну, и пиявок, наверное, заодно выкрасила. Не могут же пиявки от рождения синими быть. Тогда это уже не пиявки, а эти, как их… генномодифицированные (тут жаба напрягла весь свой спинной мозг, чтобы выговорить такое длинное слово), тьфу ты, нелюди, тьфу ты, неживности, нежити какие-то, а не пиявки.

Пиявка должна быть в меру упитанной, сочной, без всяких там солей, тяжелых металлов. Вон соседка вчера отравилась, так весь день зеленая ходила по болоту и стонала, за что ей жизть такая досталась. Не, пиявки должны быть выращены в естественных условиях, тогда да, это пиявка, вот это я понимаю, — жаба облизнулась от собственных мыслей и тяжело вздохнула, — а не съесть ли мне одну, для успокоения так сказать.

Но прошло какое-то время, многие подружки перестали к ней заходить, а некоторые странно шептаться и даже показывать на нее пальцем. Наверное, потому что я не угощаю их синими пиявками, — расстроилась жаба, но тут же нашла решение — вылезла из своего болотца и энергично направилась к кикиморе, подумывая взять себе парочку, на пробу, так сказать, а дальше как получится.

Шла жаба или прыгала, но остановилась точно перед вывеской «Пиявки от Кикиморры, энное количество у.е. за штуку». Читать жаба не умела, но судя по изображению синих пиявок, она поняла, что попала по адресу и громко квакнула:

— Эй, Кикимора, это у тебя что ль синие пиявки продаются? Положь мне парочку…

— Во-первых, не «эй кикимора», а «Госпожа Кикиморра». Во-вторых, «будьте любезны, не соизволите ли мне завернуть две синих пиявки». В-третьих, каждая стоит столько-то у.е., — четко проговаривая каждое слово, величественно вылезала из своего болота синяя кикимора, бывшая по природе зеленой.

Жаба аж поперхнулась, раздулась от негодования, что забыла про всяческие любезности — Откуда ж у нее деньги? Нет, деньги то как раз у нее имелись, все-таки сплетенные ею корзинки пользовались спросом, а вот валюты не было никакой — в болоте она не водится, но на всякий случай вспомнила про найденную, но давно заржавевшую иностранную монетку монетку, которую ей тут же стало жалко.

А потом успокоилась и решила меняться. Жаба вообще была смекалистая, быстро успокаивалась и  находила выход в трудных ситуациях.

— Давай я тебе обычных, а ты мне синих? – предложила жаба.

— Тогда 50 обычных за одну синюю, — деловым голосом ответила кикимора.

— Ты, мать, чего? 50 за одну? Да мне их на полгода хватит! Они у тебя, что золотые?

— Золотые, не золотые, а во-первых, они синие, смотри какой прекрасный оттенок, — нечаянно указывая на ту пиявку, у которой краска уже и вовсе облупилась.

Ничуть не смутившись, Кикимора продолжила, — а во-вторых, в том месте, где они присасываются, у них губы накрашены.

 — У них что еще и губы есть? – хотела спросить жаба, но вместо этого по непонятно какой причине произнесла: «Да, конечно», сникла и пошла ни с чем обратно в свое болото, думая по дороге: «Ладно, обойдусь, свои пиявки вроде бы неплохие, главное, без красителей и консервантов».

Но на следующий день свои пиявки показались ей уже не такими вкусными, потом не такими сочными, затем безвкусными, а в конце концов и вовсе гадкими. Фу, как их можно есть, ведь они не синие, думала жаба, отбрасывая одну за одной свою пиявку. Синие же наверняка вкуснее, они какие-то особенные, может, и вовсе полезные и не полнят.

И вроде бы свои пиявки были не плохи, а синих хотелось аж жуть как. Мечтала жаба, мечтала, но ни валюты, ни 50ти обычных пиявок в ее болоте отродясь не водилось.

Ее вдруг начала волновать мысль, что у всех вокруг есть, а у нее нет таких особенных пиявок, и начала жаба чахнуть — подурнела, помрачнела, стала настоящей Жабой и решила с горя лопнуть.

— Вот прямо с утра проснусь и лопну, — решила жаба, дожевывая совсем невкусную обычную пиявку.

Проснулась она с утра, солнышко ласково пригревало ее брюшко, жаба сладко потянулась, улыбнулась и пошла по своим жабьим делам. Но посреди дня проголодалась, очнулась и вспомнила, что у нее нет синих пиявок, и не светит ни одной , тут же погрустнела и хлопнула себя по лбу (ну, или по тому месту, где у нее должен быть лоб) – я же решила лопнуть, кажись еще с вечера.

Набрала побольше воздуха, и начала тужиться. Тужилась, тужилась, так тужилась, что едва не надорвалась. Мимо проходили или пропрыгивали жабы-подружки и спросили: ты чего, подруга?

— Не видите, что ли, лопаюсь я, — сердито спровадила их жаба. И как ни тужилась, ничего у нее не получалось. Наверное, сил, маловато вкладываю, надо больше. А где ж их больше взять? – Мои пиявки же не такие питательные не то, что синие. Ух, если бы у меня были синие, то я бы точно лопнула, подумала жаба.

А раз их нет, то лопнуть не получается. Тогда нужно сдохнуть.

Щас сдохну, — решила жаба. Взобралась на пригорочек, легла на спинку, почесала пузико, повертелась так, сяк, чтобы устроиться поудобнее. Ну, чтобы удобно было дохнуть, — думала жаба, вертясь в поисках удобной позы. Вот чуть позже точно начну дохнуть, а пока отдохну, — и прикрыв глаза, задремала. Долго ли коротко, но солнышко катилось к закату, а затем и вовсе перевалило за горизонт. А ей снился ей жабий рай – в нем продавали синие пиявки от Кикиморры по сходной цене, а то и вовсе даром. Она еще в том раю спрашивала: а точно эти пиявки от Кикиморры, а не от какой-нибудь Рыбы-меч, а то вдруг вы мне тут туфту подсовываете подешевке?

И видела она себя лежащей на пригорке, обложившейся синими пиявками и лениво закидывающей их в рот, вплоть до самого горла, если таковое у жабы имелось.

Очнулась жаба уже ночью. Холодно, голодно, все затекло, кожа ссохлась, ни зги не видно. Наверное, после того как сдохла, попала в ад, — подумала жаба. Начала шарить лапками вокруг, не удержалась и кубарем скатилась в родное болото. Выныривая в громким кваком, хватая пиявку и засовывая ее в рот. Блаженство, — подумала жаба. Хорошо, тепло, — наверное, это все же рай.

Наутро жаба поняла, что сдохнуть у нее все же не получилось. Надо тогда задушиться, — осенило жабу. Гениальная идея, — вдруг подпрыгнула она. И начала прыгать от радости.

Думала жаба, думала все то, что вообще могла надумать о задушении, что нужно взять веревку покрепче и обмотаться, желательно вокруг шеи, тогда точно задушишься.

А где же у меня шея, — начала ощупывать себя передними лапками жаба. Ничего не понимаю, должна же у меня быть шея, — жаба продолжала старательно ощупывать себя лапами на предмет обнаружения искомой части тела. Устала, подумав, — ладно, какая разница, как обматываться, — нужно к делу приступать, пока не стемнело.

Взяла корень какого-то растения, водившегося в том же болоте, обмотала вокруг себя, решила затянуть потуже и тут же выскользнула. Раз выскользнула, два, три. И решила, что дело так дальше не пойдет. Как-то корень – совсем ненадежно, — поняла вдруг жаба, — может лучше руками, ну задушиться своими же лапами?

И обхватила себя лапами, так душила, сяк душила, ничего не получалось. Рот зажимала, глазки зажмуривала, уши затыкала, дышать переставала – ничего не срабатывало. Лишь выдохлась, правда обнимать себя очень понравилось, еще бы поглаживать при этом – было бы совсем замечательно.

И вот лежит наша жаба в болоте и думает: ну нафига я все это делала, мне и так хорошо, еще бы погладить себя, так вообще замечательно станет.

И было б из-за чего? Из-за синих пиявок? – Тоже мне беда, наловлю своих, куплю краски, покрашу и будут мне синие пиявки.

Только время потратила, нервы, а они, говорят, не восстанавливаются. Хотя какие у меня могут быть нервы, — подумала жаба и окончательно успокоилась.

С радостью, Евгения Медведева